Щелкунчик и Мышиный Король - Чудеса
Как только войдешь к Штальбаумам в гостиную,
тут, сейчас же у двери налево, у широкой стены,
стоит высокий стеклянный шкаф, куда дети убирают
прекрасные подарки, которые получают каждый год.
Луиза была еще совсем маленькой, когда отец
заказал шкаф очень умелому столяру, а тот вставил
в него такие прозрачные стекла и вообще сделал
все с таким умением, что в шкафу игрушки
выглядели, пожалуй, даже еще ярче и красивей, чем
когда их брали в руки. На верхней полке, до
которой Мари с Фрицем было не добраться, стояли
замысловатые изделия господина Дроссельмейера;
следующая полка была отведена под книжки с
картинками; две нижние Мари и Фриц могли занимать
чем им угодно. И всегда выходило так, что Мари
устраивала на нижней полке кукольную комнату, а
Фриц над ней расквартировывал свои войска. Так
случилось и сегодня. Пока Фриц расставлял
наверху гусар, Мари отложила внизу в сторонку
мадемуазель Трудхен, посадила новую нарядную
куклу в отлично обставленную комнату и
напросилась к ней на угощение. Я сказал, что
комната была отлично обставлена, и это правда; не
знаю, есть ли у тебя, моя внимательная
слушательница Мари, так же, как у маленькой
Штальбаум - ты уже знаешь, что ее тоже зовут Мари, -
так вот, я говорю, что не знаю, есть ли у тебя, так
же, как у нее, пестрый диванчик, несколько
прехорошеньких стульчиков, очаровательный
столик, а главное, нарядная, блестящая кроватка,
на которой спят самые красивые на свете куклы...
Все это стояло в уголке в шкафу, стенки которого в
этом месте были даже оклеены цветными
картинками, и ты легко поймешь, что новая кукла,
которую, как в этот вечер узнала Мари, звали
Клерхен, чувствовала себя здесь прекрасно.
Был уже поздний вечер, приближалась полночь, и
крестный Дроссельмейер давно ушел, а дети все еще
не могли оторваться от стеклянного шкафа, как
мама ни уговаривала их идти спать.
- Правда, - воскликнул наконец Фриц, - беднягам
тоже пора на покой (он имел в виду своих гусар), а в
моем присутствии никто из них не посмеет клевать
носом, в этом уж я уверен!
И с этими словами он ушел. Но Мари просила:
- Милая мамочка, позволь мне побыть здесь еще
минутку, одну только минутку! У меня так много
дел, вот управлюсь и сейчас же лягу спать...
Мари была очень послушной, разумной девочкой, и
потому мама могла спокойно оставить ее еще на
полчаса одну с игрушками. Но чтобы Мари,
заигравшись новой куклой и другими
занимательными игрушками, не позабыла погасить
свечи, горевшие вокруг шкафа, мама все их задула,
так что в комнате осталась только лампа, висевшая
посреди потолка и распространявшая мягкий,
уютный свет.
- Не засиживайся долго, милая Мари. А то тебя
завтра не добудишься, - сказала мама, уходя в
спальню.
Как только Мари осталась одна, она сейчас же
приступила к тому, что уже давно лежало у нее на
сердце, хотя она, сама не зная почему, не решилась
признаться в задуманном даже матери. Она все еще
баюкала укутанного в носовой платок Щелкунчика.
Теперь она бережно положила его на стол, тихонько
развернула платок и осмотрела раны.
Щелкунчик был очень бледен, но улыбался так
жалостно и ласково, что тронул Мари до глубины
души.
- Ах, Щелкунчик, миленький, - зашептала она, -
пожалуйста, не сердись, что Фриц сделал тебе
больно: он ведь не нарочно. Просто он огрубел от
суровой солдатской жизни, а так он очень хороший
мальчик, уж поверь мне! А я буду беречь тебя и
заботливо выхаживать, пока ты совсем не
поправишься и не повеселеешь. Вставить же тебе
крепкие зубки, вправить челюсть - это уж дело
крестного Дроссельмейера: он на такие штуки
мастер...
Однако Мари не успела договорить. Когда она
упомянула имя Дроссельмейера, Щелкунчик вдруг
скорчил злую мину, и в глазах у него сверкнули
колючие зеленые огоньки. Но в ту минуту, когда
Мари собралась уже по-настоящему испугаться, на
нее опять глянуло жалобно улыбающееся лицо
доброго Щелкунчика, и теперь она поняла, что
черты его исказил свет мигнувшей от сквозняка
лампы.
- Ах, какая я глупая, ну чего я напугалась и даже
подумала, будто деревянная кукла может корчить
гримасы! А все-таки я очень люблю Щелкунчика, ведь
он такой потешный и такой добрый... Вот и надо за
ним ухаживать как следует.
С этими словами Мари взяла своего Щелкунчика на
руки, подошла к стеклянному шкафу, присела на
корточки и сказала новой кукле:
- Очень прошу тебя, мадемуазель Клерхен, уступи
свою постель бедному больному Щелкунчику, а сама
переночуй как-нибудь на диване. Подумай, ты ведь
такая крепкая, и потом, ты совсем здорова - ишь
какая ты круглолицая и румяная. Да и не у всякой,
даже очень красивой куклы есть такой мягкий
диван!
Мадемуазель Клерхен, разряженная
по-праздничному и важная, надулась, не проронив
ни слова.
- И чего я церемонюсь! - сказала Мари, сняла с
полки кровать, бережно и заботливо уложила туда
Щелкунчика, обвязала ему пострадавшую челюсть
очень красивой ленточкой, которую носила вместо
кушака, и накрыла его одеялом по самый нос.
"Только незачем ему здесь оставаться у
невоспитанной Клары", - подумала она и
переставила кроватку вместе со Щелкунчиком на
верхнюю полку, где он очутился около красивой
деревни, в которой были расквартированы гусары
Фрица. Она заперла шкаф и собралась уже уйти в
спальню, как вдруг... Слушайте внимательно, дети!..
Как вдруг во всех углах - за печью, за стульями, за
шкафами - началось тихое-тихое шушуканье,
перешептывание и шуршание. А часы на стене
зашипели, захрипели все громче и громче, но никак
не могли пробить двенадцать. Мари глянула туда:
большая золоченая сова, сидевшая на часах,
свесила крылья, совсем заслонила ими часы и
вытянула вперед противную кошачью голову с
кривым клювом. А часы хрипели громче и громче, и
Мари явственно расслышала:
- Тик-и-так, тик-и-так! Не хрипите громко так!
Слышит все Король Мышиный. Трик-и-трак, бум-бум!
Ну, часы, напев старинный! Трик-и-трак, бум-бум! Ну,
пробей, пробей, звонок: королю подходит срок!
И... бим-бом, бим-бом! - часы глухо и хрипло
пробили двенадцать ударов. Мари очень струсила и
чуть не убежала со страху, но тут она увидела, что
на часах вместо совы сидит крестный
Дроссельмейер, свесив полы своего желтого
сюртука по обеим сторонам, словно крылья. Она
собралась с духом и громко крикнула плаксивым
голосом:
- Крестный, послушай, крестный, зачем ты туда
забрался? Слезай вниз и не пугай меня, гадкий
крестный!
Но тут отовсюду послышалось странное хихиканье
и писк, и за стеной пошла беготня и топот, будто от
тысячи крошечных лапок, и тысячи крошечных
огонечков глянули сквозь щели в полу. Но это были
не огоньки, нет, а маленькие блестящие глазки, и
Мари увидела, что отовсюду выглядывают и
выбираются из-под пола мыши.
Вскоре по всей комнате пошло: топ-топ, хоп-хоп!
Все ярче светились глаза мышей, все несметнее
становились ах полчища; наконец они выстроились
в том же порядке, в каком Фриц обычно выстраивал
своих солдатиков перед боем. Мари это очень
насмешило; у нее не было отвращения к мышам, как у
иных детей, и страх ее совсем было улегся, но
вдруг послышался такой ужасный и пронзительный
писк, что у нее по спине забегали мурашки. Ах, что
она увидела! Нет, право же, уважаемый читатель
Фриц, я отлично знаю, что у тебя, как и у мудрого,
отважного полководца Фрица Штальбаума,
бесстрашное сердце, но если бы ты увидел то, что
предстало взорам Мари, право, ты бы удрал. Я даже
думаю, ты бы шмыгнул в постель и без особой
надобности натянул бы одеяло по самые уши. Ах,
бедная Мари не могла этого сделать, потому что -
вы только послушайте, дети! - к самым ногам ее,
словно от подземного толчка, посыпались песок,
известка и осколки кирпича, и из-под пола с
противным шипением и писком вылезли семь мышиных
голов в семи ярко сверкающих коронах. Вскоре
выбралось целиком и все туловище, на котором
сидели эти семь голов, и все войско хором трижды
приветствовало громким писком огромную,
увенчанную семью коронами мышь. Теперь войско
сразу пришло в движение и - хоп-хоп, топ-топ! -
направилось прямо к шкафу, прямо на Мари, которая
все еще стояла, прижавшись к стеклянной дверце.
От ужаса у Мари уже и раньше так колотилось
сердце, что она боялась, как бы оно тут же не
выпрыгнуло из груди, - ведь тогда бы она умерла.
Теперь же ей показалось, будто кровь застыла у
нее в жилах. Она зашаталась, теряя сознание, но
тут вдруг раздалось: клик-клак-хрр!.. - и
посыпались осколки стекла, которые Мари разбила
локтем. В ту же минуту она почувствовала жгучую
боль в левой руке, но у нее сразу отлегло от
сердца: она не слышала больше визга и писка. Все
мигом стихло. И хотя она не смела открыть глаза,
все же ей подумалось, что звон стекла испугал
мышей и они попрятались по норам.
Но что же это опять такое? У Мари за спиной, в
шкафу, поднялся странный шум, и зазвенели
тоненькие голосочки:
- Стройся, взвод! Стройся, взвод! В бой вперед!
Полночь бьет! Стройся, взвод! В бой вперед!
И начался стройный и приятный перезвон
мелодичных колокольчиков.
- Ах, да ведь это же мой музыкальный ящик! -
обрадовалась Мари и быстро отскочила от шкафа.
Тут она увидела, что шкаф странно светится и в
нем идет какая-то возня и суетня.
Куклы беспорядочно бегали взад и вперед и
размахивали ручками. Вдруг поднялся Щелкунчик,
сбросил одеяло и, одним прыжком соскочив с
кровати, громко крикнул:
- Щелк-щелк-щелк, глупый мыший полк! То-то будет
толк, мыший полк! Щелк-щелк, мыший полк прет из
щелей - выйдет толк!
И при этом он выхватил свою крохотную сабельку,
замахал ею в воздухе и закричал:
- Эй, вы, мои верные вассалы, други и братья!
Постоите ли вы за меня в тяжком бою?
И сейчас же отозвались три паяца, смешной
Панталоне, четыре трубочиста, два бродячих
музыканта и барабанщик:
- Да, наш государь, мы верны вам до гроба! Ведите
нас в бой - на смерть или на победу!
И они ринулись вслед за Щелкунчиком, который,
горя воодушевлением, отважился на отчаянный
прыжок с верхней полки. Им-то было хорошо прыгать:
они не только были разряжены в шелк и бархат, но и
туловище у них было набито ватой и опилками; вот
они и шлепались вниз, будто кулечки с шерстью. Но
бедный Щелкунчик уж наверное переломал бы себе
руки и ноги; подумайте только - от полки, где он
стоял, до нижней было почти два фута, а сам он был
хрупкий, словно выточенный из липы. Да, Щелкунчик
уж наверное переломал бы себе руки и ноги, если бы
в тот миг, как он прыгнул, мадемуазель Клерхен не
соскочила с дивана и не приняла в свои нежные
объятия потрясающего мечом героя.
- О милая, добрая Клерхен! - в слезах воскликнула
Мари. - Как я ошиблась в тебе! Уж конечно, ты от
всего сердца уступила кроватку дружку
Щелкунчику.
И вот мадемуазель Клерхен заговорила, нежно
обнимая юного героя:
- Разве можно вам, государь, идти в бой,
навстречу опасности, больным и с не зажившими еще
ранами! Взгляните, вот собираются ваши храбрые
вассалы, они рвутся в бой и уверены в победе. Паяц,
Панталоне, трубочисты, музыканты и барабанщик
уже внизу, а среди куколок с сюрпризами у меня на
полке заметно сильное оживление и движение.
Соблаговолите, о государь, отдохнуть возле меня
или же согласитесь созерцать вашу победу с
высоты моей шляпы, украшенной перьями.
Так говорила Клерхен, но Щелкунчик, вел себя
совсем неподобающим образом и так брыкался, что
Клерхен пришлось поскорее поставить его на
полку. В то же мгновение он весьма учтиво
опустился на одно колено и пролепетал:
- О прекрасная дама, и па поле брани не позабуду
я оказанные мне милость и благоволение!
Тогда Клерхен нагнулась так низко, что схватила
его за ручку, осторожно приподняла, быстро
развязала на себе расшитый блестками кушак и
собралась нацепить его на человечка, но он
отступил на два шага, прижал руку к сердцу и
произнес весьма торжественно.
- О прекрасная дама, не извольте расточать на
меня ваши милости, ибо... - Он запнулся, глубоко
вздохнул, быстро сорвал с плеча ленточку, которую
повязала ему Мари, прижал се к губам, повязал на
руку в виде шарфа и, с воодушевлением размахивая
сверкающим обнаженным мечом, спрыгнул быстро и
ловко, словно птичка, с края полки на пол
Вы, разумеется, сразу поняли, мои благосклонные
и весьма внимательные слушатели, что Щелкунчик
еще до того, как по-настоящему ожил, уже отлично
чувствовал любовь и заботы, которыми окружила
его Мари, и что только из симпатии к ней он не
хотел принять от мадемуазель Клерхен ее пояс,
несмотря на то что тот был очень красив и весь
сверкал. Верный, благородный Щелкунчик
предпочитал украсить себя скромной ленточкой
Мари. Но что-то будет дальше?
Едва Щелкунчик прыгнул на пол, как вновь
поднялся визг и писк. Ах, ведь под большим столом
собрались несметные полчища злых мышей, и
впереди всех выступает отвратительная мышь о
семи головах.
Что-то будет?